У каждого свой путь. «Сытый» Дали написал «Дневник одного гения». «Голодный» Филонов создал трактат «Канон и закон»…

В питерской галерее N-prospect 12 сентября откроется выставка графики Наташи Ван Будман «Музыка света». Это не первый самостоятельный проект художницы. Другое ее творение – необычная инсталляция под названием «Человейник» – в следующем году поедет в Лондон. Как выйти на международный арт-рынок, что такое PP-модернизм, и почему толерантность – это очень важно, Наташа рассказала порталу PROFILE.Ru в эксклюзивном интервью.

Будем честны: ни на одной выставке Наташи Ван Будман (а только в Москве они проходили дважды) я не была. Соответственно, картин и инсталляций живьем не видела. Когда-то мы вместе работали в одной славной газете «iностранец». Уже тогда все понимали, что наш дизайнер отличается неординарным взглядом на мир и какой-то совершенно своей трактовкой всего происходящего. Именно поэтому, когда через много лет я узнала о Наташиных самостоятельных арт-проектах, почему-то не очень удивилась. Расстроилась только, что пропустила все недавние экспозиции. «Ничего, — сказала Наташа, — я покажу тебе все на «Айпэде». «Не, это не то», — была уверена я и восприняла затею заведомо скептически. Но не тут-то было. На первой же картинке из планшетника погружение в творчество получилось моментальным. Еще после трех-четырех это самое творчество накрыло с головой, а на десятой стало понятно, что я теряю связь с миром, и срочно нужны комментарии. Ради этого и организовали это интервью. Получилось долго, сложно, нестандартно, но чрезвычайно захватывающе.

Я ПРОСТО РИСУЮ МИР
— Давай для начала расскажем – что это за экспозиция «Музыка света»?
— Это графические работы, объединенные одной темой. Я попыталась исследовать и творчески переосмыслить волшебную игру тени и света в чудесном городке Гурзуф.

— Никаких скрытых подтекстов, философских идей?
— Тема света волновала человека давно: солнце было Богом, затмение трагедией. В эпоху Средневековья познание Бога было познание Света. Филон Александрийский определял Бога как изначальный свет, сияние. Мы не кроты – свет для нас важен, у многих народов солнце является Божеством. Разумеется, я размышляла об этом, но я — не философ, а художник и оформляю свои мысли не философскими трактатами. Мои эстетические и философские интересы переплетаются, взаимно влияя друг на друга, вырастают один из другого. Я не могу определить, что было первично, а также сказать, что это просто красивые картинки, хотя если зритель дальше эстетического восприятия не идет – никто ему не запретит.

— Гурзуф случайно образовался? Как ты вообще ищешь натуру?
— Неслучайно. Я начала туда ездить и делать наброски в группе Евгения Максовича Добровинского. Для меня очень важна созидающая энергетика места. И там я ее ощущаю. Правда, в Гурзуфе работать сложно — местные люди очень общительны. Только я погружаюсь в творческий процесс, как приходится выныривать и объяснять что-то людям. Мне даже хотелось на спине написать: «Не беспокоить!» Если бы я была писателем, я бы точно сочинила много зарисовок на эту тему. Но ничего, я нашла в Гурзуфе тихие места, где меня никто не беспокоил. В итоге на работах получились такие карманы времени.

— Только на бумаге у тебя в итоге не натура, а какие-то красочные образы. Почему так? Классические формы тебе скучны? Считаешь классическую живопись самоограничением?
— Именно об этом спрашивали меня люди в Гурзуфе. Они видели, что я рисую с натуры, но рисунок совершенно не похож на то, что видели они. Одна маленькая девочка даже спросила, почему мои работы не похожи на работы тех художников, которые рисуют в Гурзуфе. Я ей ответила, что художник создает свою собственную реальность. Девочка задумалась и сказала: «Я тоже скоро стану художником». Я с большим почтением отношусь к классикам, но классиками они стали, потому что искали свой путь. Я живу в такое время, когда любой «Айпэд» может все сфотографировать лучше, чем я рисовала бы это 20 лет, а мне интересно замечать, что обычно ускользает от привычного взгляда, фиксировать состояния, которые, не копируя визуально реальность, передают нечто пограничное. Мой опыт работы в области дизайна показывает, что людям не особенно хочется реальности. Это область фотографии. От художника люди ждут чего-то необыкновенно, как дети от Деда Мороза. От художника ждут не прямого копирования, а необыкновенного взгляда, необыкновенной подачи, чтобы, глядя на графический лист, открыть что-то новое внутри себя самого.

— То есть современное искусство игнорирует окружающий мир в том виде, в котором он существует? Как ты с этим борешься?
— Насколько мне известно, очень многие современные художники излишне увлеклись цитированием классики. Несомненно, там все здорово, но у меня есть стойкое ощущение, что нужен другой изобразительный язык, и сейчас художникам ничто не мешает его развивать. Никакого засилия академических канонов на данный момент нет. Как, например, в литературе – язык развивается, и никто уже не пишет о современных вещах языком Ломоносова. Поэтому я для себя определила место в пост-пост-модернизме (для простоты я называю его PP-модернизм — от французского post-postmodernisme), где чувствую себя совершенно комфортно. Отдавая должное классическому искусству, я не испытываю потребности его цитировать. Мне интереснее находить собственный язык и выражать собственные мысли. Эти мысли генерирует наша реальность, а не абстрактные, давно ушедшие времена. И эта реальность требует иных средств выражения. Даже если использовать, к примеру, такую известную технику как ассамбляж, приходится усовершенствовать ее в технологическом плане. Появились очень интересные материалы, которых 100 лет назад просто не было. Появились возможности обогатить художественный язык.

— Что за техника ассамбляж? Как ты ее усовершенствуешь?
– Это трехмерное изображение на плоскости с применением различных hand-made-материалов. В моих проектах это даже не совсем ассамбляж, потому что в работах используется еще и каллиграфия.

— Как ты себя вообще позиционируешь?
— Ближе всего мне определение арт-мейкер.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ КАК ЗАЛОГ ЗДОРОВОГО ОБЩЕСТВА
— Проект «Человейник» тоже в стиле РР-модернизма? Расскажи, что он из себя представляет?
— Тут я продолжаю поиски нового художественного языка. В основе серии из 18 работ – как раз перспективная техника ассамбляжа. Это проект о штампах негативного восприятия — галерея образов наших современников. В основе каждой работы слепок с лица автора, и это неслучайно. Несмотря на различия — как внешние, так и внутренние, всех людей объединяют общие базовые ценности – это безопасность, семья, друзья, любимые люди. В «Человейнике» это объединение выразилось и круговой композиций – работы экспонируются на прозрачных панелях, как бы зависая в воздухе — для того, чтобы у зрителя создавалось впечатление толпы, и он смог почувствовать себя частью этого сложного общества. При этом у него будет некая отстраненность и ощущение безопасности — в силу художественной условности экспозиции. По моему мнению, такое созерцание и пребывание в толпе должно способствовать началу размышления над тем, почему данный конкретный человек относится к кому-то негативно, почему он попал под влияние отрицательных стереотипов восприятия. Кстати, выяснилось, что я и сама не свободна от них.

— Ты считаешь проблему толерантности настолько важной?
— Да, по-моему корни очень многих наших проблем берут начало во вроде бы безобидных стереотипах.

— А почему все маски разбиты?
— Это символ потери гармонии. Как только мы начинаем либо на кого-то натягивать свои стереотипы, мысли, штампы, либо себе их брать – мы тут же теряем гармонию и разбиваем себя как личность. Идет деформация личности.

— Согласна. Откуда ты взяла все эти образы? Что вдохновило на такой сложный проект?
— Наше общество. Я провела большую работу по изучению психотипов современного общества, понаблюдав их в родной среде. Но сначала в моей жизни была одна история. В очередной раз в моем кране закончилась вода. Я вызвала сантехника. И в ужасе ожидала, думая, как они опять придут пьяные, все сломают, вытрясут кучу денег, а я потом буду долго ругаться. На этот раз пришли два таджика, совершенно типичных – не очень чистых, плохо одетых, но они все починили минут за 15. И при этом не вымогали деньги. Когда работы закончились, один из них подошел ко мне и, подняв палец к небу, сказал: «Вода – это кровь земли». Я страшно удивилась.

— Ответила ему что-нибудь?
— Нет. У меня была единственная мысль: вот эт-то да-а-а. И вот эта фраза, этот красивый образ совершенно разрушил мой стереотип. Даже не за счет красоты высказывания, но еще и на контрасте с русскими сантехниками, которых я тут же вспомнила. И я поняла: у каждого из нас есть негативные стереотипы, и по большей части они срабатывают бессознательно, потому что культивируются СМИ и окружением.

— Погоди, а таджик-то причем? То есть у тебя тоже был стереотип по отношению к этим людям, а на следующий день проснулась и поняла, что надо их возлюбить?
— Этот случай навел меня на размышления о том, что не все бывает так, как стереотипно представляется, и среди таджиков-сантехников бывают прекрасные подпольные философы.

— Действительно. А откуда родилось такое название? Вообще название важно для арт-проекта?
— Безусловно. Оно должно отражать суть. Я взяла слово созвучное муравейнику. То есть «Человейник» – это как муравейник, одна из биосистем, в которой существа проживают совместно. Таких в природе много. Однако почему-то внутри самого муравейника нет вражды, а внутри человеческого общества – есть. Мне хотелось обратить внимание зрителя именно на эту аномалию.

— В чем твое послание человечеству? Тотальная толерантность? Или что ты декларируешь?
— Я декларирую то, что в нашем обществе живут очень разные персонажи. За последние 20 лет наше общество вообще очень сильно изменилось: к нам приехало очень много людей из ближнего зарубежья, например. Структура в итоге очень неоднородна, постоянно назревают какие-то конфликты. Мы все очень разные, но нам нужно научиться существовать всем вместе – нужно понимать, при каком условии мы можем это делать. Как я уже говорила и на круглом столе и на многих интервью и скажу еще раз — Я считаю, что все проблемы в обществе растут из одного корня – нежелания понять и принять человека, который живет бок о бок с тобой. Да, эти люди могут от нас отличаться. Но гораздо важнее, чем они похожи на нас.

— Вернемся к технике. Почему все так сложно?
— Потому что идея сложная. А идея, первична. Именно она диктует технику воплощения проекта. Благодаря этой технике, персонажи получились действительно выразительные. К тому же я использовала такой прием – как сочетание низменного и возвышенного, безобразного и возвышенного. В результате кого-то пугают мои маски, кого-то они завораживают и заставляют задуматься.

— Ты говорила, что в экспонатах есть элементы каллиграфии. Техника ведь и без того сложная для восприятия. Зачем там появились еще и буквы?
— Вводя элементы каллиграфии я отражаю специфические грани интересов каждого персонажа. Являясь не только графическими но и смысловыми они дополняют образ смысловыми оттенками.

— Можно сказать, что проект о том, как «не надо»?
— Я бы так не говорила. Насколько эти штампы вредны или хороши – каждый для себя решает сам. Проект о том, чтобы задуматься.

— Считаешь, каждый подвержен такому штамповому восприятию?
— Наверное, Папа Римский в силу профессионального долга толерантен ко всем, поскольку христианство говорит «возлюби ближнего своего как самого себя». Хотя, как показывает пример Pussy Riot, так происходит не всегда. Может быть, есть и другие, неизвестные мне, очень толерантные люди, но все-таки основная масса обыкновенных людей недостаточно толерантны.

— Эти образы актуальны именно для российского общества?
— Негативные образы есть везде. Везде есть «хипстеры», «гастарбайтеры», «инфузории», просто на нашей российской почве они имеют свою специфику. Я постаралась сделать их универсальными и тем самым интересными для более широкого круга зрителей.

— То есть ты изначально планировала показывать «Человейник» не только в нашей стране?
— У меня не было амбициозных планов на тему, что он сразу вдруг станет всем интересен. Мне хотелось просто обратить внимание на проблему по средствам искусства. Однако выставка получила большой резонанс. Многие российские музеи уже высказали желание ее экспонировать. А сама я скоромно написала в известную галерею Лондона, получила «добро» и теперь – да, очень планирую показать «Человейник» в Европе.

ШАГНУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
-Ты по жизни такой креативный экспериментатор?
— Да. Стараюсь все пропустить через себя. Непосредственно окунуться во все. Порой это возникает естественно, но иногда бывают и эксперименты. Например, сейчас я делаю арт-проект на тему войны, и меня интересует тема смерти. Чтобы хоть немного ее понять, я «похоронила» себя уже два раза. Есть такие психотренинги – «Похороны шамана».

— Что — натурально легла в гроб?
— Да нет, там нет гроба. Тебя заворачивают в брезент, вставляют трубку в рот и закапывают. Гроб – это сильно лайт-версия по сравнению с этим. Я хотела перешагнуть через внешнюю атрибутику непосредственно к ощущениям умирания – сознательно почувствовать грань , c тем чтобы потом это использовать.

— Какой ужас. Зачем тебе это?
— Чтобы понять, что такое смерть. Но эту тему невозможно, конечно, понять за два раза. Я в процессе. Исследую категорию возвышенного и безобразного. В результате эксперимента я пришла к выводу, что смерть — это пограничное состояние, где сходятся очень многие философские понятия и эстетические категории. 

— Разве безобразное надо культивировать? Как же тогда «красота спасет мир»?
— Мой интерес к безобразному обусловлен исследовательской целью и никак не отменяет других точек зрения на то, что спасет мир. Я хочу верить, что его спасет хоть что-нибудь, если честно. Красота, любовь, музыка – пусть его спасает все.

— А есть что-то в культурной жизни современной, что тебя интересует? Какое-то событие последних дней, месяцев?
— В Москве очень мало на самом деле событий случается. Только кажется, что их много – на самом деле очень мало. Оставило неоднозначное впечатление посещение выставки Гигера в Планетарии. Он эстетизирует элементы безобразного. В жизни безобразное и прекрасное очень часто перетекают друг в друга, и Гигер как раз-таки поймал вот это перетекание. В его работах — безобразно-возвышенные образы. Этим они и цепляют людей! А что такое возвышенное? Например, гром и молнии, какие-то стихийные бедствия — это как раз из категории возвышенного, потому что это идет от Бога. Такие вещи затрагивают ценности человечества. Но очень часто и пугают людей. У Гигера вот эти все категории настолько точно соединены, что оказывают на зрителя очень большое эмоциональное воздействие, хотя и сложны по восприятию.

— А как ты вообще пришла в искусство? Когда это случилось?
— О, затрудняюсь ответить на этот вопрос. Это все равно, что спросить мою собаку – как она стала собакой. Я всегда мыслила образами, всегда рисовала – с рождения. Просто когда я была маленькая, мне нечего было особенно сказать этому миру. А сейчас у меня есть позиция по очень многим вопросам. Есть, что сказать зрителю.

— Когда ты ощутила это?
— Наверное, года три назад. Я почувствовала, что у меня накопился некий опыт и некое резюме из этого опыта. Но я не ограничиваю себя ни в чем. Мне интересно рисовать пастелью, маслом, зубной пастой – всем, чем угодно, использовать различные материалы, технологии, могу рисовать разными частями тела, если это потребует основная идея моего проекта.

— Где ты всему этому научилась?
— Я всегда всему училась. Все хотела сама попробовать. Значительное время посвятила занятиям каллиграфии, работала в Китайском музее каллиграфии. Ходила в театральную студию, потому что очень хотелось познать пластику слова и сценографию. Закончила Санкт-Петербургский университет имени Герцена, Британскую Высшую школу дизайна. Мне всегда очень интересна область неизвестного мне – шагнуть в неизвестное и понять, что там. В принципе, искусство мне дает такую возможность – искать и постигать новое. Я постоянно в пути – постоянно что-то исследую.

— Учителей можешь назвать? Были такие люди?
— Да, в моей жизни были два таких человека. Один – преподаватель художественной школы – Александр Ефимович Златкин, достаточно известный художник. Я училась у него совсем маленькая, мне было всего 7 лет. Я сейчас все это вспоминаю, и это кажется даже не очень реальным. Нам, маленьким, этот человек читал историю искусств, которую мне даже в институте потом не преподавали. Он рассказывал нам такие вещи, которые многим людям в жизни даже не суждено никогда узнать, или они узнают о них гораздо в более старшем возрасте. Он нас водил на пленер. Я это все вспоминаю, как чудесный сон какой-то. Его образ неразрывно связан с моим счастливым детством. А второго учителя я уже упоминала, это Евгений Максович Добровинский. Он появился в период, когда я серьезно занялась дизайном и несколько отдалилась от изобразительного искусства. Эта встреча произошла в Высшей академической школе дизайна. Евгений Максович открыл мне новые грани и направления в изобразительном искусстве. Это была, прежде всего, каллиграфия, возможности и значение которой я до этого недооценивала. Евгений Максович — уникальный каллиграф, интересный художник и очень сильный человек.

— А ты сильный человек?
— Иногда я такая сильная, что сама даже удивляюсь. Хотя коней не останавливаю и по горящим избам не ходок.

— Когда это понимание пришло?
— Давно. Как-то раз случилось мне лежать в реанимации – это был не эксперимент, а настоящие травмы.

— Может, художник должен пройти через что-то такое? Испытать какой-то стресс? Есть ведь опять же расхожее мнение, что художник должен быть голодным. Как прокомментируешь его?
— У каждого свой путь. «Сытый» Дали написал «Дневник одного гения», который мне читать было не особенно интересно. «Голодный» Филонов создал трактат «Канон и закон», который представляется мне необычайно интересным в плане развития собственной художественной философии, и который я читаю постоянно, хотя в экспериментальном порядке голодать пока не планирую.

— Можешь назвать тему, которые тебя сейчас волнуют?
— Масштабные, которые касаются всех: что мы кушаем, где мы живем, что мы пьем, связанные с экологией, генетикой. А главное — почему все именно так, что нас к этому привело, и что из этого получится.

ДОСЬЕ
Наташа Ван Будман родилась в Cанкт-Петербурге. Закончила Университет имени Герцена, факультет изобразительного искусства, Высшую британскую школу дизайна (Москва), специальность — визуальные коммуникации. Автор серии графики «Музыка света», интерактивного арт-проекта «LOOK OUT / ЧЕЛОВЕЙНИК». В настоящее время работает арт-директором в phigital agency Momentum, занимается созданием самостоятельных арт-проектов.

 

http://www.profile.ru/article/na-starte-ppmodernizma-72071